Untitled

Сейчас, уже порядком отъехав от минувшего года, можно попытаться взглянуть на него с расстояния и как-то оценить - не без известного облегчения, что он безвозвратно ушел в прошлое, и впереди у нас - что угодно, но все-таки нечто иное. 1984 год, несомненно, явился тяжелейшим годом для нашего рока, а по странной иронии судьбы, и для большинства людей, "болтающихся в воздухе", не обретших твердого и перспективного места в социальной структуре общества - коллизии бытия почему-то били именно по ним в первую очередь. То ли звериный лик судьбы обнажился внезапно перед ними в виде гнилозубой пасти коварной покровительницы года - гороскопической крысы, то ли сыграли свою роль более объективные обстоятельства, сказать трудно, но можно попытаться.

Более объективных обстоятельств было хоть отбавляй. Недавно вся страна читала в "Иностранке" повествование Ксении Мяло /ИЛ, №6, 1985 г./ о современных западных "дорогих малышах", которым "смертельно надоели папочкины рассказы о том, как он захватывал Одеон и "дорогих малышках", которым "осточертели мамочкины повествования о героических битвах, в коих она добывала себе сексуальное освобождение". "Май 68? Это... ну... по правде сказать, не знаю. Слышал что-то, но особенно не интересовался... Меня интересует будущее, я предпочитаю электронику".

Правда, хотя 1968 год явился вехой в истории молодежного левого радикализма повсюду /у нас он выразился в околопражском шуме, закрытии студенческих кафе и образовании МВ/, наш рок будет все-таки помоложе западного и аналоги "дорогих малышей и малышек", как правило, нам, к счастью, не родные дети, а в худшем случае, младшие братья и сестры - в частности, у БГ сын родился только что - так что его еще не поздно поздравить, хотя "A" далеко уже не тот. Тем не менее, стада откормленных, нарядных, бездушных и бесконечно чужих нам малышей ходят вокруг нас, дышат, едят и слушают итальянцев. По идее к ним следовало бы относиться так же, как всегда относился рок ко всяческой сытой буржуазии, из противостояния которой он, в сущности, и родился. Но по отношению к старой буржуазии рок был новой, свежей, восходящей идеей, казалось бы, призванной навеки похоронить под собою обветшавшие устои прагматизма и возвестить сияющий мировой расцвет, новый космос любви и свободы. В дорогих же малышах и малышках приходится, скрепя сердце, увидеть новое слово истории, а в себе, соответственно, в этом контексте, старого идеалиста, чье облинявшее с годами рок-знамя клонится к задворкам эпохи. Где то доброе старое время, когда по всей стране из распахнутых окон с видавших виды обшарпанных монофонических магнитофонов орал полузабытый сейчас "Grand Funk"?! И что за дерьмо из тех же окон орёт сейчас?!

Нельзя сказать, чтобы наши "дорогие малыши и малышки" сразу же объединились с нашим дороковым миром, чтобы совокупно нас травить. Но люди дорокового мира - отцы наши, дядья и тетеньки стояли и стоят прочно на ногах уже по одной своей дороковой природе, а "дорогие малыши и малышки" пришли в этот мир с явным желанием подмять его под себя, для чего так же охотно культивируют этику прочного стояния на ногах. И современный рок вынужден дышать спертым воздухом, заполоненным крепкими, ядреными ногами, на которых всюду - и спереди, и сзади кто-то офигенно прочно стоит. И дышать ему в этой абсолютно чуждой его природе атмосфере становится порой становится порой совершенно уже невозможно. Самое ужасное, что и время, и личный возраст, и инстинкт самосохранения требуют сейчас от нас немедленно встать на ноги хоть как-то, в связи с чем судьба обещает всем нам зверское раздвоение личности. Совершенно невозможно обрастать жирком и одновременно трястись под "Лед Зеппелин". Невозможно думать о жизни одно, а слушать музыку, выражающее нечто противоположное. И столь же невозможно бодро идти по жизни вверх, сжимая в кармане фигу: последняя рано или поздно или разожмется, или потянет вниз.

Хочу оговориться: сейчас я описываю духовную ситуацию беспросветного 1984 года: сейчас она все-таки несколько изменилась. Разрядилась слегка атмосфера вокруг рока, всюду замаячили неожиданные пути и выходы - отчасти, видимо, повлиял фестиваль, что будет дальше, пока неясно, но жить уже как-то можно. Год назад же выхода не видел почти никто, царило всеобщее удушье.

Трагизм прошлогодней ситуации, конечно же, не лежал сугубо в пределах сферы социальной психологии. 1984 год стал годом беспримерной по своим масштабам антироковой кампании, развернутой администрацией. О статьях по року, которыми кишели одни только московские газеты прошлогодним летом, невозможно вспомнить без содрогания. Лексика и методы аргументации в них буквально навязывали ассоциации с самыми кошмарными образчиками сталинской критики советского искусства. Венчало эту позорную кампанию печально знаменитое постановления Управления Культуры Москвы от 28 сентября, запретившее проигрывание в городе записей 75 западных групп /в том числе воспевшей никарагуанскую революцию "Clash"/ и 38 отечественных.

Прямой наводкой била администрация и непосредственно по группам, часть из которых оказалась парализована чисто физически. /"Браво", "Воскресенье", "Мухомор"/, а часть - морально /"Урфин Джюс", "Наутилус"/. Большинство групп продолжало, впрочем, героически творить в сложившейся убийственной атмосфере - анализу этих родившихся посреди беспросветной эпохи работ мы и посвятим следующую основную часть этой статьи.

Начнем с явных неудач. По очередному убожеству сваяли столичные "Примус" и "Центр" - а ведь,как это ни прискорбно, существует весьма широкий слой фэнов, для которых оные команды олицетворяют вершины сегодняшнего советского рока. Впрочем, альбом "Примуса", довольно профессионально содранный с Мародёра, сквозь которого местами мерцает ранне-примусовская нехитрая стилистика, с грехом пополам чего-то стоит и даже содержит отдельные терпимые вещи - например, "Резиновый рок". Хотя, будем справедливы, эта группа, несмотря на свою перманентную фуфлыжность, достигала и большего. Что же касается "Чтения в транспорте" "Центра", то это - умопомрачительное убожество. Тексты песен альбома по художественному уровню достойны фантазий пьяных ассенизаторов, музыки, как нетрудно заметить, нет вообще. Остается гадать, откуда берутся люди, готовые слушать этот запредельный бред.

Остальной московский рок влачил достаточно анемичное существование. "Браво", незадолго до начала мрачного сезона осветившее столичный рок-небосклон своей ослепительной солисткой и новой волной, неожиданно и свежо трактованной в духе советского ретро, волею властей провело почти весь год в обезглавленном состоянии. Макаревич, уже сползший куда-то на задний план и так и не перешедший на альбомную систему, внедрившуюся у всех порядочных людей с начала восьмидесятых, состряпал несколько песенок, которые сейчас слушают лишь неисправимые фанатичные машиноманки. Окончательно скис под своим вечным, добровольно взваленным на себя бременем "Автограф". Кое-кого кое-где порадовала разве что "Золотая осень", но обычная невнятность резонанса, от нее идущая, удерживает от более пристального анализа.

Как и следовало ожидать, наиболее плодотворно /и в количественном, и в качественном отношении/ среди всех московских групп провел минувший год нынешний лидер города - ДК, записавший очередную серию альбомов. Этот сногсшибательный коллектив, где-то с начала 1983 года перехвативший падающее рок-знамя столицы из слабеющих рук стареющего Макаревича, в злополучном 1984-м понес-таки существенный урон, лишившись Жени Морозова - без сомнения, самого грандиозного вокалиста в истории советского рока /впрочем, на абсолютной гегемонии ДК в Москве это не отразилось/. Соответственно изменилась стилистика ансамбля: тексты, оставшись, с одной стороны, прежней чарующей чепухой, стали все же чуть серьезнее, вещи - длиннее, музыка - сложнее. Порой рождались истинные музыкальные откровения, как, например, ошеломляющий синтез панк-рока с авангардным джазом в духе Колтрейна /"Ты чешешь мне головку"/, Авангардный панк - такого еще как будто не было нигде в мире. В целом, однако, хотя в углублении музыкального содержания ДК ничего порочного, наверное, нет, но все же без Морозова и без душераздирающе-животного, нутряного соития его вокала с витьковской гитарой, группа, что ни говорите, уже не та.

В сравнении с Москвой, совершенно другого рода сложности стояли перед роком в 1984 г. в городе на Неве: пресловутая ленинградская рок-политика, с одной стороны, позволила дышать едва ли не легче всего во всей стране, а с другой - порождала хитрые нюансы, описанные в 1-м номере "Урлайта" /статья "Нам пишут из Ленинграда"/. Рок превращался в утонченный корм для бюргеров и снобов.

Видимо, для последних сотворил свой "День серебра" увядающий "Аквариум". Если в 1983 году все единодушно признали "Радио Африка" самым слабым альбомом за всю историю группы, то в сравнении с "Днем серебра" это - несомненный шедевр. Печать большой творческой усталости лежит практически на всех вещах, составивших последнее творение БГ. "Аквариум" перезаписал здесь "Небо становится ближе", более пышно его аранжировав - песня стала совсем уже тяжеловесной и занудной. Таков же и весь альбом - очень профессионально записанный, изысканный и пышный, но бесконечно скучный самоповтор - несвежая черная икра для гниющей ленинградской элиты.

Сформировавшееся в начале описываемого года новое "Кино" сотворило "Камчатку" - блестящий символ постепенно хоронящего под собою рок общества массового потребления. Цой честно потрудился для того, чтобы альбом его безупречно ласкал слух всех без исключения музыкальных гедонистов: живые и элегантные нью-вэйвовские аранжировки вкупе с текстами, в своей поверхностной ненавязчивости доходящих порой до полной бессмысленности /напр., в "Генерале"/ превращают "Камчатку" в высочайшего качества ушную жвачку. Симптоматично обращение нового "Кино" к "Принцессе цирка" Кальмана /"Да, я шут..."/ - очевидно, Цой прекрасно сознает опереточную сущность своего нового состава. Что ж, будем считать, что такие группы нам тоже нужны.

Самым тяжелым, пожалуй, в Ленинграде оказался 1984 год для "Странных игр", потерявших душу группы - Сашу Давыдова. Без него "Странные игры" выродились в поразительно схожую с новым "Кино" картину, даже, пожалуй, более унылую: первоклассный по качеству аранжировок, но совершенно вторичный нью вэйв, слабые тексты, полная художественная бессодержательность етс.

Несколько иное зрелище являл собою левый ленинградский рок. "Автоматический удовлетворитель", как и следовало ожидать, остался явлением, интересным лишь для своей метрополии: нетрудно поверить, что в чопорном ленинградском контексте его примитивные эпатажи и впрямь чего-то стоят. А скажем, для искушенного московского любителя рока, в памяти которого жив еще "Футбол" и имеющего сейчас великолепный ДК, свинские поделки АУ мало что значат. Более ярко, по слухам, в минувшем году выглядит "Выход", но, увы, прошлогодние его творения до автора статьи пока не дошли. С этой загадочной командой те же сложности, что и с "Золотой осенью" /противоречивый резонанс, вялое тиражирование записей етс./

Двоякое впечатление оставила "Белая полоса" "Зоопарка". С одной стороны, это, бесспорно, наиболее профессиональная - как по исполнению, так и по технике звукозаписи работа Майка - в этом отношении он совершил заметный скачок вперед. Невозможно не торчать, скажем, от блестящего тяжелого номера "Страх в твоих глазах" - таких высокотехничных запилов у "Зоопарка" ранее не встречалось. С другой стороны, при растущем профессионализме группа стала утрачивать неповторимый майковский саунд, заключающийся именно в непричесанном полупрофессионализме, да и вообще на "Белой полосе" имеется налет несколько бездумной развлекательности. Приятное исключение - один из сильнейших хитов 1984 года, бесподобный блюз "Гопники", замечательно передающий бессильную ярость старого рокера перед лицом современных юных тяжметовцев и дискачей, вульгаризирующих его идею. "Гопники", несомненно, превосходный документ нашей безотрадной эпохи. Можно еще заметить, что стремление Майка заново записывать былые свои хиты /"Белую полосу" венчает стародавняя "Прощай, детка, прощай"/ в целом протеста не вызывает и лишь рождает пожелание записать-таки, наконец, один из лучших блюзов в истории нашего рока - "Ночь нежна", до сих пор не существующий в студийном варианте.

Несколько особняком в ленинградском роке-84 стоит второй альбом "Пикника" - "Час волка", слишком мрачный для современных правых и слишком отвлеченный для левых. Команда Шклярского радует тем, что идет своим путем и практически ни на кого не похожа /разве что на незаслуженно забытую "Three Dog's Night"/. Совершеннее стала звукозапись, но по-прежнему режут слух неважные тексты, хотя, к примеру, в "Кино" этот недостаток проходит совершенно незамеченным. Видимо, дело в том, что тот сорт новой волны, который играет "Кино", практически предполагает подобного рода тексты, а растянуто-заунывный, и впрямь шибающий каким-то волчьим духом полупрогрессив/саунд "Пикника" выглядит в нашу эпоху аскетичных ритмов несколько претенциозным, что заставляет ждать от его текстов чего-то такого, что сию претензию оправдало бы с лихвой. Пока что этого, увы, не происходит.

В третьем по значению рок-центре страны - Свердловске - прошлогодний террор вызвал полное смятение. "Урфин Джюс", одна из лучших в ту пору групп Союза, находившийся в расцвете творческих сил и успевший записать в 1983 году великолепный по музыке двойник "15" до отказу начиненный один другого лучше полупрогрессив-номерами, едва ли не переплевывающими незабвенной памяти хиты "Високосного лета", был вынужден выступить с печально знаменитой покаянной статьей в "ЛГ". Ни у кого, конечно, не поднимется рука кинуть камень в огород не мыслящих себе жизни без рока ребят, готовых пойти на все, чтобы им хотя бы чисто физически разрешили играть - ответственность за то, что замечательный лидер свердловского рока оказался практически стерт с лица земли как художественное явление, лежит, конечно же, не на них. Все же хочется верить, что свердловские группы смогут оправиться от жестоких прошлогодних репрессий и их родной город сохранит свое значение крупнейшего рассадника уральского рока.

Объять необъятное невозможно, и поэтому в своем анализе я не буду выходить за российские пределы и вещать что-либо об эстонском или таинственном украинском роке /а хорошо бы получить рок-весточку с Украины: в отличие от функционеров из московского Управления Культуры мало кто из нас слышал, скажем, запрещенную ими киевскую группу "Зимний сад" - на мою долю, к примеру, это гипотетическое счастье не выпало/. Так что мне остается разобрать прошлогодние работы двух оставшихся крупнейших и едва ли не самых сильных рэсэфэсээровских групп.

Архангельский "Облачный край", явившийся в свое время феноменальной рок-сенсацией эпохи и 2-3 года назад справедливо считавшийся сильнейшей командой в СССР, записал в 1984 году шестой свой альбом - "Ублюжья доля". И вновь, как и с последним "Зоопарком", двоякое ощущение: с одной стороны, по технике звукозаписи это самый совершенный альбом ОК - в этом отношении все былые провинциальные погрешности оказались начисто изжиты. Более творчески зрелыми стали и тексты. С другой стороны, из музыки группы неожиданно начисто выветрилась та грандиозная таежная эпичность, которой поражали предыдущие работы ансамбля - остались одни, как всегда, великолепные гитарные запилы. В результате "Ублюжья доля", оставаясь в целом, неплохим альбомом, оказалась более заурядной работой, чем ее несравненные предшественники.

Как все уже догадались, на сладкое я оставил "Периферию" ДДТ - без сомнения, лучший альбом года. Группа окончательно переключилась с хард-рока на новую волну, но нью вэйв Шевчука, в отличие от нового "Кино" и "Странных игр", не механически заимствован с Запада, а совершенно индивидуален, он словно идет "изнутри" ансамбля - так, что нововолновость "Периферии" даже не сразу становится очевидна. Но главное отличие Шевчука от "Кино", "Странных игр" и им подобных в том, что ему есть что сказать. Шевчук понимает и переживает все, что происходит сейчас с роком и людьми глубже и острее, Чем любой рок-музыкант в СССР - по крайней мере, судя по его творчеству. Можно понять тех наших рокеров, которые сникли в удушающей атмосфере жестоких прошлогодних репрессий и ушли в профессионально-технические разработки. Но художник может, да и, если он истинный художник, должен иначе реагировать на об-волакивающую его тяжелую историческую обстановку. Выдающийся германский поэт ХУП века Грифиус создал свои лучшие произведения во время разрушительной Тридцатилетней войны, потрясенный ее бессмысленной жестокостью, Андрей Платонов написал свой страшный "Котлован" в самые беспросветные сталинские годы, Пикассо написал "Гернику" под впечатлением от уничтожения испанского городка фашистской авиацией, да и, скажем,"Машина времени" записала свой знаменитый "Солнечный остров" едва ли не в самые черные дни ансамбля. Но для такой художественной реакции на маразмы жизни необходимо одновременно и глубоко осознать и прочувствовать происходящее вокруг, и обладать достаточным талантом для того, чтобы воплотить это в своем творчестве. А музыкальный талант и духовная глубина далеко не всегда одновременно даются одному человеку и особенно, к сожалению, рокеру /даже у "Битлз", как известно, гениальность группы во многом родилась из счастливого соединения талантливого Маккартни и глубокого Леннона/.

В нашем роке Шевчук явился одним из редких счастливых обладателей обоих краеугольных компонентов и в "Периферии" синтез их достиг апогея. В большинстве вещей альбома органично и без тени дидактики, коей нередко грешил Макаревич, творчески отражается наша невеселая современность и самочувствие в ней человека рока. В жесткой, заземленной композиции "Вчера был праздник" это проносится как мимолетное вкрапление, рождающее дополнительную окраску вещи /"да все не так, да все давно не то"/. В остроумных "Хипанах" тоска по сгинувшим представителям советской молодежной контркультуры эпохи расцвета обретает новые тона в ностальгии по сходящему нынче на нет былому засилью веселого английского слэнга. И, наконец, с поразительной глубиной во всем ее неразрешимом противоречии раскрывается трагизм нашей эпохи в "Счастливом билете" - пожалуй, одной из сильнейших вещей в истории нашего рока вообще /а ведь это не забойный хард-рок, ни даже душераздирающий блюз -всего лишь скромная акустика!/. Описывать содержание "Счастливого билета" было бы идиотизмом: текст его с абсолютной легкостью говорит сам за себя /он целиком приводится в приложении к статье/.

Если говорить в целом о рок-итогах минувшего сезона, можно проследить одну общую тенденцию, наметившуюся в творчестве ряда групп: естественно-органическое сочинение вещей, так сказать, с помощью природного рок-чутья, стало вытесняться их искусственным, головным конструированием. Акцент при этом сдвинулся на чисто техническое совершенство исполнение и звукозаписи. Очевидно, для массового "чувственного" творчества нужна все же более свободная атмосфера - чтобы рок-группы могли беспрепятственно дышать и петь, извиняюсь за банальность, как птицы - легко и естественно. Обретать же в болезни времени импульсы для творческих откровений дано единицам.

О том, как сложится дальнейшая судьба нашего рока говорить, видимо, пока рано: рок-информация-85 находится в процессе становления и на сколько-нибудь отчетливую картину покуда нет и намека. Но уже одни только блестящие плоды весеннего союза Кинчева с "Алисой" говорят о том, что русский рок жив и имеет все возможности для дальнейшего развития. Будем надеяться, что прошлогодняя ситуация во всей красе своей больше уже не повториться, и группы наши получат возможность возможности эти с успехом реализовать.